«Время, назад!» и другие невероятные рассказы - Генри Каттнер

— Если его там нет, — вцепился в последнюю соломинку Оуэн, — вы мне поверите? Поверите, если обнаружится, что в библиотеке действительно побывали воры?

— Но, Питер, вы говорите о свершившемся факте. Если он действительно свершился, то раньше десяти вечера. Именно так. И какое отношение он имеет к путешествиям во времени? Если вы скажете, что были внизу и видели разбитое окно, я вам поверю. Но для такого не нужны волшебные часы. Вам следовало уведомить дядю, а вместо этого вы сидели здесь и рассказывали мне эксцентричные истории. Нет-нет, Питер, вы просто перевозбудились. А мне пора. Да-да, мне пора.

Он повернулся к двери.

Оуэн со вздохом взял часы. Не хотелось это делать, но выбора не было. Добрый доктор обнаружит разграбленный шкаф, призовет дядю Эдмунда и полицейских, и Штумм впадет в безграничную ярость.

— Доброй ночи, доктор Крафт, — спокойно произнес Оуэн и перевел стрелки часов.

6. Подчистка прошлого

Позже Питер забрался в постель, придумал несколько планов — таких замысловатых и бессмысленных, что они не поддаются описанию, — и наконец увидел необычный и неприятный сон.

Над чужестранным океаном, чьи волны самым необъяснимым образом походили на минуты (Оуэн сам не знал, как ему в голову взбрело это сравнение), парила летающая тарелка. На ее борту находились трое путешественников во времени: Дрема, Истома и Сон[48]. Всех троих тошнило от качки.

Время от времени они подползали к якорной цепи и предпринимали вялые попытки поднять якорь, и тогда цепь дергалась и металась из стороны в сторону.

За исключением очевидного факта, что все трое беспрестанно свивались, уподобляясь раковинам брюхоногого моллюска, и развивались, путешественники во времени были в высшей степени неописуемы.

Следующим утром — если его можно было назвать следующим утром — Оуэн проснулся со свежей головой, но и с чувством неотвратимости беды. Ему казалось, что он не человек, а кипарис. Было очень рано. Жиденький серый воздух прибрежной зари, соленый, с ноткой спрыснутого лимонным соком шалфея, произраставшего в недалеких холмах, заполнил спальню.

Оуэн сел и погрузился в думы.

— Беда? — поинтересовался он у самого себя. — Но почему?

И ему явился ответ. Путешественники, терзавшие цепь в попытке поднять якорь… Он схватил голубые часы и сразу же выпустил их из руки, опасаясь, что те в мгновение ока унесут его под потолок и выше, в пределы паравремени.

— На самом деле все это неправда, — заверил он себя. — Их вовсе не тошнило. Всем нам снилась эта троица, и каждый наделил их особенностями, продиктованными своей собственной психологической деформацией. Волноваться надо о том, что творится с якорем всякий раз, когда я перемещаюсь в прошлое. Но можно ли сказать наверняка, что они не поднимают якорь? Да, эти часы — не подарок. В лучшем случае мне их одолжили и могут забрать в любую минуту.

Так вот откуда чувство нависшей беды. Оуэн может лишиться часов в любой момент. Но так уж вышло, что теперь от них зависит его судьба. Ни одному детективному агентству не под силу распутать чудовищный клубок взаимодействий Оуэна с пьесой «Леди Пантагрюэль», дядей Эдмундом, шефом Иганом и Клэр Бишоп. Даже имея в своем распоряжении часы, Оуэн не знает, как что-либо изменить.

— Ох! — сказал он вдруг и сел еще ровнее.

Ну конечно, он сумеет кое-что изменить. Он сумеет изменить все, что нужно. Главное — не колебаться и думать головой. Да, действовать надо без промедления. Дрема, Истома и Сон могут в любой момент сняться с якоря и отправиться домой, прежде чем Оуэн претворит свой замысел в жизнь.

Ведь доктор Крафт дал подсказку. Путь за пределы десяти вечера Оуэну заказан, но препятствовать взломщикам необязательно: главное, чтобы дядя Эдмунд не обнаружил разрухи в библиотеке до заключения сделки по пьесе «Леди Пантагрюэль»; так Оуэн добьется того же результата и останется в выигрыше.

Питер взволнованно заморгал в сероватом свете раннего утра. Вскоре он спустится к завтраку. Вскоре дядя Эдмунд — если только время не исказилось сильнее предполагаемого — намекнет, что готов принять предложение Клэр. А потом, пока его настроение будет податливее обычного, Оуэн нанесет решающий удар.

Но нельзя, чтобы кто-то узнал о разграбленной библиотеке. Каким-то образом Оуэн должен осадить доктора Крафта, коль скоро тот заподозрит, что оставил Максля на дядином столе. Надо устроить так, чтобы шеф Иган не показывался в доме — в отличие от Клэр, которая, наоборот, должна здесь показаться!

В халате и шлепанцах, беззвучно, но споро передвигаясь по безмолвному дому, Оуэн отправился вниз, в коридор, к телефону. Он нервничал. Ему казалось, что где-нибудь в паравремени он может столкнуться сам с собой. Он лихорадочно прикидывал, какова вероятность вернуться в спальню и обнаружить, что другой Питер Оуэн мирно спит в его постели. Однако ему удалось дозвониться до лос-анджелесской квартиры Клэр Бишоп, не допустив при этом никаких оплошностей, достойных упоминания.

Пару бесконечных минут Оуэн слушал длинные гудки, после чего в трубке раздался заспанный и раздраженный голос Клэр:

— Алло. Алло… Питер? Господи, зачем ты разбудил меня в такую рань?

— Милая, возьми себя в руки, — торопливо сказал Оуэн. — Вчерашнего скандала мне вполне хватило, еще одной сцены я не переживу. Сделай глубокий вдох и попробуй не выходить из себя. Хорошо?

Клэр не понимала, как быть — то ли сердиться, то ли радоваться звонку возлюбленного, — и поэтому неуверенно рассмеялась.

— Значит, так. Сейчас же оденься, разбуди своего адвоката и приезжай в Лас-Ондас, — скороговоркой выпалил Оуэн.

— Питер, ты в своем уме?

— Не спорь, милая. Ты не представляешь, что со мной было после того, как ты вчера ушла. Ты получишь права на «Леди Пантагрюэль» — но только если сделаешь все так, как я скажу, и никак иначе!

— «Леди Пантагрюэль»? Ненавижу! — в сердцах заявила Клэр, и перед мысленным взором Оуэна, словно на телеэкране, появилась его избранница, чьи золотистые кудряшки вздыбились, а круглые голубые глаза возмущенно сверкали. — Сниматься в фильме по этой пьесе? Да я скорее провожу твоего несносного дядю Эдмунда в последний путь!

Какое-то время она продолжала в том же духе. Но не вечно. Наконец сказала:

— Что ж, милый, только ради тебя, ведь у тебя такая тонкая душевная организация, даже тоньше моей. Так чего ты от меня хочешь?

— Приезжай, и как можно быстрее. Дядя Эдмунд завтракает в девять. Я устрою так, чтобы в половине десятого он был готов подписать договор купли-продажи, после чего немедленно свяжусь с тобой, и вы с адвокатом сразу явитесь к нам. Если остановишься позавтракать…